В этой статье мне хотелось бы остановиться на таком аспекте жизни нашей семьи, как квартирный вопрос. Это, на мой взгляд, одна из тех точек, где пересекается история конкретной семьи и история той страны, где семья проживает в некий период. Данная работа не есть полноценное социологическое исследование - в моем распоряжении нет обширного фактического материала и статистики, которые помогли бы нарисовать достоверную картину жилищного кризиса, перманентно правящего бал в России с 20-х, пожалуй, годов прошлого века и по сей день. Но зато в моих руках - факты и судьбы конкретных людей, личный опыт, который стоит дорогого, и собрав все воедино, мы все же увидим, что квартирный вопрос в России - это не только проблема жилплощади, но и - вопрос психологии людей, эту жилплощадь населяющих.
Семьи, в которых выросли мои родители, столкнулись с неразрешимостью квартирного вопроса довольно давно. Родители матери - Базилевские Тихон и Екатерина, жили после войны в поселке при Опытной станции (она находится где-то в Аннинском, если не ошибаюсь, районе Воронежской области). После ужасов войны это было очень хорошее место для жизни - дом, свое хозяйство. Впрочем, все закончилось более чем печально - бабушка в возрасте сорока примерно лет неизлечимо заболела, и семье пришлось перебираться в Воронеж, где была более-менее квалифицированная медицинская помощь. На каком-то этапе Тихону Павловичу предоставили государственное жилье, причем предложили на выбор - однокомнатную квартиру в жилом доме или отдельный частный дом. Какова была площадь частного дома и что он из себя представлял в целом - мне неведомо, но семейная история гласит, что дед отказался от этого варианта по той причине, что дом этот отапливался новой в то время системой АГВ ( произносится - "а-гэ-вэ", так в просторечии именовался АОГВ - Аппарат Отопительный Газовый Водогрейный).
Родители отца, Николай и Циля Солопановы, жили в частном доме в Коминтерновском районе. На каком-то этапе район принялись перестраивать, и дом снесли, дав им взамен трехкомнатную хрущевку-"распашонку". Узкий коридор вел в гостиную, откуда имелись выходы в две маленькие спальни и на кухню. Была также и небольшая кладовочка. Николай и Циля жили в этой квартире с двумя сыновьями. Старший, Михаил, женился и занял одну из спален, во второй спали родители, а младший Владимир, в будущем - мой отец, обретался в проходной гостиной.
Вот при таком раскладе мои родители и поженились. Мать к тому моменту уже работала в Краеведческом музее, отец заканчивал Инженерно-строительный институт. Ни о каком отдельном, собственном жилье, речи и быть не могло - родители матери были попросту бедны, у родителей отца какие-то накопления имелись, но никто сразу не стал строить молодым кооператив - может, средств было все-таки недостаточно, а может, не хотели вкладывать в "сомнительное предприятие" - так уж случилось, что со стороны семьи отца по поводу этого брака никто восторга не испытывал. Оставалось одно - "частная квартира", как это называется в России (слово "съемная" практически не используется, и это важный психологический момент: съемная - это хоть и временно, но ТВОЯ, а частная - она чья? - правильно - ХОЗЯИНА). Мне неизвестно, где родители жили сразу после свадьбы летом 1971 года, но точно знаю, что первые месяцы после моего рождения (в январе 1972) они прожили в однокомнатной квартире на Фр. Энгельса, и только потом появилась частная квартира - на ул. Демократии.
Здесь необходим небольшой экскурс в географию. Воронеж располагается на стыке отрогов Среднерусской возвышенности и Окско-Донской равнины. Исторически город возник на правом, крутом берегу реки Воронеж - на вышупомянутых отрогах, спускавшихся к реке, на равнину. К концу ХХ века город сильно разросся во все стороны, в том числе перешагнул и через реку, попутно превратив ее в водохранилище, но холмы правого берега так и остались застроенными "частным сектором".
Домик на улице Демократии представлял из себя небольшую "воронью слободку" - он был поделен на три части. Если смотреть со двора, то справа жила одинокая стервозная баба, посередине - какая-то семья (помню, была там девочка Оля - моя примерно ровесница, и старуха-бабушка по имени Гелена, которая воспитывала внучку такими, например, припевками: "Киска - дура, а Олечка - умница"...), и слева - мы. По-моему, все, кроме нас, были домовладельцы. При домике был небольшой садик со скворешней туалета - в самом доме никаких удобств не предполагалось, даже слива. Так в семейный быт вошло слово "помои".
Наша семья занимала две смежные комнаты с окнами в соседский сад и на улицу, еще была маленькая полуподвальная кухня. В таких условиях родители прожили пять с половиной лет, вплоть до своего отъезда в город Печору, к месту армейской службы отца.
Насколько я знаю, в Союзе официально не отрицалась напрочь сама идея съема жилья, даже, говорят, существовал некий закон в рамках Жилищного Кодекса, регламентирующий отношения снимающего и сдающего. Закон этот оговаривал и суммы оплаты, которые, разумеется, были весьма смешными. На "низах" никто ни про какие законы не вспоминал - договоренность с хозяевами традиционно была исключительно устной. Насколько я помню, те, первые хозяева в Воронеже не жили, и у родителей с ними не было особых проблем.
Я сам хорошо помню эту квартиру - как сосед, дядя Юра Чекуров, жег в саду под нашими окнами листья по осени, помню свою кроватку и картину, которую отец нарисовал прямо на стене около нее - лес и озеро с белыми лилиями... Еще почему-то запомнилось, как отец к зиме приводил в порядок туалет во дворе, покрыл яму металлическим листом с дырками. Зимой в этом углу двора пахло замерзшими нечистотами - позже у Стругацких я вычитал по этому поводу фразу "тоскливый запах большой беды". Для нас это была никакая не беда, а повседневная жизнь...
Два года отцовой службы в армии прошли в жилищном плане разнообразно - сначала мать и я жили у бабушки с дедушкой (дед Тиша при этом спал на полу, на кухне), потом мы с мамой перебрались к отцу на Север, а в конце его службы мы снова вернулись в Воронеж и снова жили на ул. Ф. Энгельса. По возвращении отца из армии родители сняли свою вторую частную квартиру - на ул. Крестьянская, все на тех же "низах". Было это в самом конце 70-х годов.
Квартира представляла из себя полуподвал - с улицы хозяйский дом выглядел одноэтажным, а со двора - двух, таким образом помещение в нижнем этаже одной своей стеной соприкасалось с землей. Хозяйская канализация была не очень исправна, и стена в нашей квартире подмокала, да и вообще там всегда стояла сырость. Квартира эта состояла из холодного коридора ("сеней"), потом толстая деревянная дверь с фантастических размеров крючком открывалась в кухню, из кухни дверь вела в комнату о двух окошках. Стены дома были чудовищно толстыми, поэтому каждому окну полагался огромный подоконник, на одном из которых я хранил все свои школьные причиндалы, а уроки делал за единственным, обеденным, столом. Удобства были по-прежнему во дворе, но помоев не было - работал слив. Раковина в кухне - для умывания и мытья посуды - была классическая, чугунная, потом я видел такие в каких-то фильмах "из раньшего времени".
Хозяином был старик-вдовец Сиротин - дряхлеющий одинокий пенсионер, которого потихоньку обкрадывали приходящие помогать по хозяйству соседки. Был у него сын Володька - пьяница, иногда навещавший отца. Приходил он со своей женой, тоже пьющей бабой, и они вместе мылись в бане, стоявшей в саду дома. Володька называл меня "вождь краснокожих", поскольку был я тогда рыж и конопат, но я тогда еще О'Генри не читал и слышалось мне - "вошь краснокожая", на что я сильно обижался.
Сам Сиротин умер, по-моему, вскоре после того, как мы съехали с квартиры, а что до Володьки, то много лет спустя, уже будучи студентом (то есть где-то в районе 1992 года), я с парой приятелей в воскресенье отправился прогуляться по местам детства - улицы Демократия и Крестьянская, в принципе, друг от друга недалеко. Подходя к знакомому дому, я увидел, что деревянные ворота открыты, вокруг толпится народ. Я спросил, что случилось, и мне сказали - "Володьку Сиротина хоронят". Так я совершенно случайно попал на похороны человека, которого немного знал в детстве...
Стоило такое жилье, если я не ошибаюсь, порядка 50 рублей в месяц. Чтобы как-то сводить концы с концами, отцу пришлось подрабатывать - буквально на соседней улице находился филиал Краеведческого музея - Дом-музей Дурова (среди сотрудников - просто "ДурДом"), и туда с помощью матери отец устроился дворником. Вернее, так - официально устроился дед Тиша-пенсионер, а работал отец (в те годы то ли нельзя было на двух работах работать, то ли это считалась позорным, вроде торговли на рынке). За это отцу платили минимум - 70 рублей, а зарплата на основном месте тогде была чуть больше 100 рублей. Так и жили.
Прожили мы там немногим больше года, после чего переехали на третью по счету частную квартиру - в Северном районе, по ул. Хользунова.
Это была лучшая из квартир - в девятиэтажном доме, со всеми удобствами, двухкомнатная. На то недолгое время, что мы ее снимали (тоже что-то около года) у меня была своя комната (больше в моей жизни такого не было никогда). Такие квартиры в те времена сдавались не так активно, как полуподвалы на низах - мало кто делал на этом бизнес, так, если по случаю - в данной ситуации хозяева куда-то уехали надолго. Родители рассказывали, что вот с ними-то как раз пришлось заключить договор, чтобы все было законно (хозяева платили налог с прибыли), но, разумеется, реальная квартплата была намного выше той, что была указана в договоре. Плюс - коммунальные услуги, разумеется. В данном случае отношений с хозяевами как таковых не было, что само по себе, как мы увидим далее - большой плюс для снимающего квартиру.
Следующее жилье моих родителей было свое, выстраданное - через 10 лет ожидания они наконец получили от работы отца квартиру. Нормы выдачи жилплощади тогда были такие - количество комнат равнялось количеству членов семьи МИНУС ОДИН. То есть - чтоб жирно не было. Мать на тот момент была уже беременна моей младшей сестрой, и в таком случае закон предоставлял право руководству организации, дающей сотруднику квартиру, решать - принимать в расчет будущего члена семьи или нет. Руководство института, где работал отец, в расчет не приняло - был отец для них какой-то странно НЕ СВОЙ. А проще говоря - водку не пил вместе с начальством. Потому и получил двухкомнатную - такую же, как и ту, что снимал в Северном, только в новом доме по ул. Донбасская.
2. Жилье студенческое
2.1 Введение
На этом заканчивается история съема квартир моими родителями (но не история их квартирного вопроса!), и приведена она здесь в известном смысле как вступление к моему личному опыту, который, увы, никак не меньше. Жизнь в чужой квартире была для меня с детства практически единственной реальностью, я привык не привязываться к конкретным местам и даже полюбил переезды, благо по малости лет их трудности меня почти не касались. Однажды, когда я был еще довольно маленьким, родители в шутку заговорили со мной о моей будущей женитьбе, и на вопрос "А где же вы будете жить?" я, не задумываясь, ответил - "На частной квартире!". Родители снисходительно улыбнулись - так реагируют на уверенность своего чада в том, что он станет космонавтом, когда вырастет. Они полагали, что с годами жилищный кризис разрешится - если не в масштабе государства, то хотя бы в масштабе их собственной семьи. Жизнь, однако, показала, что это не так, а устами младенца глаголела истина - прямо со свадьбы мы с первой моей женой пешком отправились именно на частную квартиру...
Но с реалиями съема квартир в конце 80-х годов ХХ века мне пришлось познакомиться несколько раньше - скажем так, косвенно, на примере своих друзей.
В 1988 году я закончил школу и поступил на Биолого-почвенный факультет ВГУ. Подавляющее большинство моих однокурсников были приезжие, и вопрос жилья вставал для них уже в период абитуры, то есть времени сдачи экзаменов, которые длились что-то около месяца. Абитуриенты снимали совсем уж временное жилье - впрочем, по сути дела это были те же самые места, где потом снимали постоянное. Первому курсу мест в общежитии не предоставляли практически никогда (об этом нас предупреждали заранее), поэтому большая часть первокурсников проходила через частные квартиры.
Главный корпус ВГУ, где и проходило большинство вступительных экзаменов, стоял (и стоит) точно на месте, с которого начался Воронеж, на том самом холме, где была построена крепость. Прямо под окнами универа расстилаются живописные "низы" - улицы Фрунзе, Белинского, правее - Стрелецкий лог, вид на мост ВоГРЭС через водохранилище... Весь этот район представляет из себя частный сектор. Сдачей комнат внаем занимались в основном пенсионеры. Для них около вахты главного корпуса держали специальный журнал, куда они записывали адреса и параметры сдаваемого жилья, а уж потом от студентов (точнее даже - от их родителей) отбоя не было - спрос намного превышал предложение.
Здесь я снова прервусь и сделаю краткий экскурс в историю - 1988 год был временем расцвета перестройки, и ничто еще не предвещало того безвременья, которое воцарилось через каких-нибудь 2-3 года. Так что ситуация с ценами на жилье и продукты, со снабжением была примерно такая же, что и в годы съема квартир моими родителями. Поэтому начиналось все как встарь.
Как всегда, студентам найти жилье было в каком-то смысле легче, чем молодой паре с или даже без детей. И вот почему.
Дети (даже еще не родившиеся) отпугивали хозяев начисто - поскольку чаще всего это была жизнь на общей кухне, то хозяину детские проблемы (стирки-пеленки и т.п.) были совершенно не нужны, да и не выгонишь вроде просто так, на улицу, с ребенком (якобы даже существовал такой неписаный закон, по которому ни один хозяин никого не выгонял зимой. Мой опыт показал, что, по крайней мере, к 1995 году этот закон канул в Лету - наступила жизнь "по понятиям"...). Кроме того, молодые семьи на частных квартирах жили более-менее самостоятельно, без особого присмотра со стороны родителей. Студенты же одиночки - совсем другая песня.
Особенно охотно старички и старушки с низов брали на постой студентов из сельской местности, у которых за спиной были родители "от сохи" - дело в том, что в большинстве случаев квартплатой дело не ограничивалось. Как уже было сказано, спрос был больше предложения, и конкретная старушка никогда не оставалась без клиентов, а потому могла выбирать. В принципе, на "низах" все квартиры были примерно одного уровня, потому и цены были одного порядка (койка в комнате на несколько человек стоила примерно 25 рублей в месяц), но если во время переговоров с хозяйкой родители (а именно они чаще всего устраивали своих чад на постой) давали понять, что картошку и соленья-варенья они будут привозить не только дитю-студенту, но и самой хозяйке - вопрос решался положительно. Приветствовались также родители, способные "достать" что-нибудь из области стройматериалов, готовые помочь с ремонтом - да мало ли нужд в хозяйстве в годы советского дефицита? Кроме того, студенты изначально селились ненадолго и у них практически не возникало проблем с пропиской. А вот семейная пара могла прожить такой срок, после которого по закону полагалось человека прописать.
Да, кстати, спохватитесь вы, а как же знаменитый институт прописки? Объясняю. Законов никто не отменял. Теоретически студентов должен был обеспечивать жильем университет, но общага - не резиновая, поэтому первокурсников там только ПРОПИСЫВАЛИ (законная временная прописка), а уж жили они где придется. Позже, в голодноватые девяностые, этот вопрос из простой формальности станет жизненно важным - талонами город обеспечивал только по месту прописки, а по ним в те годы шли даже крупа и зловонное хозяйственное мыло. Но это в будущем, а пока - 1988 год, абитура.
Мой товарищ Алексей Л., по его рассказу, поселился в нормальной городской квартире у какой-то женщины. Съездив на выходные домой и вернувшись, он обнаружил свои вещи на лестничной площадке - что-то у хозяйки изменилось, и она его выселила.
Лариса Л. сняла угол на "низах", у бабушки. С наступлением сумерек бабушка приходила и гасила в комнате свет - нечего электричество тратить. На просьбу дать ей хотя бы возможность погладить белье хозяйка отвечала - а ты вон гладь у окна, там луна светит...
Поначалу такие истории воспринимались всего лишь как отдельные неудачи и недостатки - самое главное что мы все поступили, мы учимся, нам по семнадцать... Да, тем временем мы поступили, и по "низам" прошла вторая волна переселений - уже на более постоянные квартиры, минимум на год. Тут уж родители были более внимательны - не все равно, где и с кем будет жить любимое чадо, да и хозяев неплохо бы задобрить, чтобы приглядывали за сыночком-дочкой - все же большой город, сОблазны... Итак, где же поселились мои однокурсники?
Автор этих строк (справа) с однокурсником Алексеем -
в той самой "частной квартире". Весна 1989 года, Воронеж.
Уже упомянутый Алексей поселился еще с двумя студентами прямо около универа. Во дворе хозяйского дома стояла шаткая, с низким потолком, времянка. Длинный коридор с земляным полом тянулся кишкой, сначала была комната студентов, за ней - в такой же комнате жили несколько азербайджанцев - торговцев с рынка, а последними жили... хозяйские свиньи. В комнате жильцов помещались три кровати, вешалка, раковина для умывания. Все.
Юлия Ш. сняла комнату в городской квартире - было их там то ли две, то ли три девочки в комнате, в другой жила хозяйка. Совершенно нормальные условия, только одно требование - дверь в комнату девушек ВСЕГДА должна быть открыта. Излишне говорить, что ни о каких визитерах речи быть не могло.
Слышал я историю, как несколько ребят жили у старушки, с общей кухней. Кухней им пользоваться не возбранялось, но с одним условием - ВСЕ СРАЗУ. А не так, что один пришел - чай согрел, другой через полчаса - пообедал... Во всем должен быть порядок, разве не так?
Еще одна моя однокурсница жила с подругами у старичка-хозяина. Всем девушкам писали письма родители, кому-то парни - кто учился в другом городе, кто служил в армии... Девушки заметили, что письма к ним приходят вскрытые. Спросили у хозяина - тот даже не понял, в чем проблема - да, это он их вскрывает и читает. Мотив: "Должен же я знать, чем вы живете!"...
Одна девушка рассказывала, что жила она у старушки на паях еще с одной молодой женщиной - может, даже и не студенткой. Напарница ее была характера спокойного, а вот хозяйка, наоборот, ужасно въедливая. Как выяснилось, беда в том, что у напарницы было слабое сердце - однажды она не выдержала придирок хозяйки и умерла. Рассказчица в тот же день переехала на квартиру, где жили мои знакомые (там я эту историю и услышал).
2.2 Алексеевна
Мой личный опыт в области жизни на частных квартирах начинается с сентября 1990 года, когда, поженившись, мы сняли комнату у старушки по имени Валентина Алексеевна Ершова (в дальнейшем - просто Алексеевна), по ул. Шевченко, дом 17. Старушка эта владела половиной дома - верхний этаж (3 или 4 комнаты) и полуподвал, где размещались кухня и отдельная комната на сдачу. Эту комнату она постоянно сдавала студентам - то девочкам, то мальчикам (хотя обычно конкретный хозяин специализируется на каком-либо одном из полов, поскольку у каждого свои причины - девочки спокойнее, зато к ним кавалеры таскаются...).
Улица Шевченко на карте Воронежа
Стоило немалых трудов уговорить Алексеевну пустить на постой нас, молодую пару - несмотря на весь ее либерализм, семейные постояльцы в планы не входили. Переговоры шли долго и трудно - Алексеевна была незлая старушка и вот так впрямую отказать ей было сложно, но и соглашаться без дополнительных выгод было рискованно (причины описаны выше). Наконец она нашла ход, который блестяще описан у Стругацких в "Улитке на склоне". Не удержусь от цитаты:
"- Ремонт, - сказал он наконец. - Ремонт пора делать, обои все ободрались, потолок потрескался, полы перестилать надо... - Голос его окреп. - Так что место вы все равно очищайте. Сейчас мы здесь начнем делать ремонт."
Самое смешное, что говорила старушка буквально этими фразами, хотя Братьев, конечно же, не читала. И, разумеется, нам пришлось взвыть - конечно, Алексеевна, какие дела - все сами сделаем, покрасим-залатаем! И своими материалами... На том и порешили - делаем косметический ремонт и селимся с сентября месяца на год, не больше.
Условия жизни у Алексеевны были не хуже, а скорее даже лучше, чем у многих других хозяев. Наша комната находилась в полуподвале, но ни одна из стен не упиралась в землю, и сырости не было. Окна выходили в запущенный сад, особенно красивый теплой воронежской осенью. Удобства были частично во дворе (классическая скворешня), а частично в доме - был при кухне самый обычный совмещенный санузел - унитаз и ванная. Беда была в том, что уровень пола находился немного ниже уровня канализации, и смыв был несколько затруднен. Поэтому в ванной можно было стирать, но не мыться, а в унитаз можно было только писать.
Здесь я сделаю маленькую сноску - обратите внимание, что практически все описываемые квартиры на "низах" даже не предполагали наличия ванны, душа или чего-то подобного. И это считалось абсолютно нормальным, так как сами хозяева чаще всего жили в точно таких же условиях. При этом заметим, что в целом в России, особенно в молодежной среде, а тем более в студенческой, было принято в те годы одеваться весьма и весьма прилично - это могла быть недорогая одежда, но девочки всегда были в платьях, в юбках и блузках, при макияже, на мальчиках в повседневной обстановке нормально смотрелись костюмы, в крайнем случае - свитера и брюки со стрелками... Западного студенческого стиля "из-под пятницы суббота" тогда и в помине не было (как сейчас - увы, не знаю). А теперь представьте, каково было в таких условиях поддерживать свой туалет на нужном уровне. Мылись квартиросъемщики (если вообще было где) в тазиках по частям, раз в неделю ходили в городскую баню, старались как можно чаще ездить на выходные к родителям... В этом смысле у общежития был еще один неоспоримый плюс - там был душ, пусть и нерегулярно, но все же кое-как работающий.
Но вернемся к Алексеевне. Пользование общей кухней проходило у нас без особых трений: просто когда там возилась хозяйка - жильцы не высовывались, ну и она старалась нам не мешать. Холодильник был общий, нам в нем полагалась своя полка и угол в морозилке. Одной из немногих проблем было то, что периодически старушка принималась перекладывать содержимое холодильника (своего рода безобидная мания), и после такого "наведения порядка" было сложновато найти свои продукты.
В холодном коридоре старушка держала стратегические запасы продовольствия (стоял там, в частности, мешок с зернами пшеницы), а также мусорное ведро. Вечерами, когда в коридорчике окончательно темнело, на охоту выходили крысы - они шебуршались на полках, рылись в мусоре, при этом попискивали и противно скрежетали. Эти вечерние звуки природы мы, в честь хозяйки, называли "Ершовский соловей"...
Кроме нас, Алексеевна пустила еще одного жильца-студента наверх, в хозяйскую половину - нашего доброго знакомого Сержа А., студента физфака, и он стал нам как бы другом семьи. С ним - а точнее, с его мамой - связана следующая история. Даже две.
Первая - про унитаз. У Алексеевны был сын Леня - толстый солидный мужчина лет пятидесяти. Он навещал маму по выходным, при этом старушка пекла, варила и жарила, взлетала по крутой лестнице холодного коридора как птичка, таская кушанья наверх, сыну. У мамы Леня отдыхал от опостылевшей семьи, выпивал и закусывал в непринужденной обстановке, иногда делая кое-какую мужскую работу по хозяйству. Леня был известен тем, что в прошлый сезон по пьяному делу сожрал целую кастрюлю тушеной картошки, принадлежавшей жиличкам-студенткам, чем поставил бедную Алексеевну в крайне неловкое положение.
С приближением зимы Алексеевна стала просить Леню организовать как-нибудь теплый туалет в доме - в ее ли, дескать, годы, на мороз по нужде бегать? Леня все тянул и дождался до самых холодов. Алексеевна тем временем свою часть подготовительной работы сделала - долго рассказывала Сержевой матушке, как бы хорошо бы вот туалет организовать всем на пользу, и та оказалась понятливой - купила на свои и привезла из дома, что в Орловской области, дефицитный в наших краях унитаз. (Напомним, что подобные подношения входят в обязательную "потребительскую корзину", которую хозяин получает помимо квартплаты). Наконец и Леня собрался с силами и выгородил в холодном коридоре будку клозета, установил унитаз. Да вот незадача - коридор-то и впрямь холодный, сколько минусов на улице - столько и там, померзнут трубы-то! Леня по профессии был кем-то вроде инженера-электрика, и придумал он такую штуку: установил обогреватель и термореле, которое включало спираль, когда температура опускалась до обозначенного уровня. Туалет заработал, и мы тут же прозвали его "Зимний сад". Проблема температуры, однако, оставалась - в самих трубах вода грозила замерзнуть, поэтому в особенно холодные дни Алексеевна кипятила пятилитровую кастрюлю воды и выливала ее в унитаз. В один неудачный день то ли обогрев "Зимнего сада " не сработал, то ли мороз был слишком силен, но фаянсовое колено не выдержало перепада температур при промывании кипятком и лопнуло. Мы заметили это первыми - в колене больше не стояла вода. Докладывать Алексеевне никто не хотел, потому что кто заметил - с того и спрос, дело известное. Поэтому мы стали "ходить на двор", как и раньше, чем Алексеевну весьма озадачили. Через несколько дней она сама обнаружила пробоину, смело сунув руку в колено. Так закончилась история "теплого сортира". В заключении унитазной темы надо отметить, что по весне городские власти принялись модернизировать канализацию на улице Шевченко, проложили новый коллектор, были поменяны трубы, ведущие к старому туалету в доме, и конец ремонта был увенчан фразой Алексеевны, которая вошла в анналы: "Ну вот, теперь унитазом можно пользоваться... НО ТОЛЬКО ЧИСТУЮ ВОДИЧКУ В НЕГО ЛИТЬ!".
История вторая - про день рождения. День рождения был у Сержа, в ноябре. Поскольку жил он на хозяйской половине, то матушка его сочла необходимым приехать в Воронеж и устроить просто-таки официальный праздник - наверху, для Алексеевны с Леней, ну и мы с женой были приглашены, "от народа", так сказать. Дело было в воскресенье, в обеденное время. Сидели чинно, как водится, поднимали тосты, вели светские беседы... Вдруг Леня поднялся, не дожидаясь дессерта, вышел в соседнюю комнату, и минут через десять промелькнул в коридоре уже одетый, с портфелем в руках. Хлопнула входная дверь. Матушка Сержа обескураженно спросила у Алексеевны: "А куда же... Леонид Васильич... кофию не пивши?". Старушка невозмутимо взглянула на часы и ответила: "Так он в это время ВСЕГДА В БАНЮ УХОДИТ"...
Как уже отмечалось, Алексеевна была довольно либеральной хозяйкой и в жизнь своих постояльцев особенно не вмешивалась. Впрочем, для порядка, она имела обыкновение заходить в комнату жильцов в их отсутствие - посмотреть, как и что. Однажды в воскресенье мы с женой поднялись необычно рано для выходного дня - часов в семь, чтобы съездить на Птичий рынок. Вернувшись часам к девяти, мы снова легли спать, по обыкновению заперев дверь изнутри. Через некоторое время сверху спустилась Алексеевна, повозилась на кухне, потом дернула нашу дверь. Та, естественно, не поддалась. Она с удивлением дернула еще пару раз, после чего сказала сама себе: "А я думала, никого нет...".
Нашим съездом с квартиры Алексеевна озаботилась еще до истечения годового срока, уже в конце лета. Больше всего она боялась появления потомства и связанного с этим шума и стирок - по ее глубокому убеждению, "предохраняются только проститутки", поэтому избавиться от нас она хотела как можно скорее. Кончилось тем, что она сама нашла нам квартиру - у своих же соседей, через дорогу, в доме номер 18. Вообще, отношение Алексеевны к квартирантам - все же редкость, и у меня от периода ее "хозяйствования" сохранились вполне нормальные воспоминания (конечно, только по сравнению с другими хозяевами). Так что в качестве первого опыта, для разгона - было в самый раз.
2.3 Николаич
Следующие наши хозяева, в доме 18 - Иван Николаевич и Антонина Михайловна. Фамилия И.Н. была, кажется, Колесников, но в моей памяти он остался просто как Николаич. Но начнем мы не с персоналий, а с жилищных условий.
На этой квартире шагом вперед было отсутствие общей кухни - жилье от хозяев было полностью отдельным. Дом Николаича, как и многие в том районе, имел полуподвал с выходом на улицу, в котором и размещалась однокомнатная квартира на сдачу, и еще одна квартирка была наверху, рядом с хозяевами. Нам сдали полуподвал.
Во дворике квартиры на Шевченко, 18. Подготовка к экзаменам. 1992 год.
При квартире имелся крохотный дворик 2 на 2 метра, в котором я, набив землей несколько деревянных ящиков, пытался выращивать зелень на предмет поесть. Из-за недостатка солнца укроп и прочая петрушка получались рахитично-тонкими, но на пару салатов в сезон хватало...
Сама квартира начиналась с довольно большого холодного коридора, потом - узкий коридор, он же кухня - и комната с тремя окошками. Отопление было весьма оригинальным - когда-то квартирка обогревалась печкой на дровах, затем в нее вставили газовую форсунку. На кухне нужно было зажечь газ в глубине печки, и он нагревал стенку на кухне и часть стены в комнате - "зеркало". За одной из стен квартиры был хозяйский погреб, что обеспечивало вечную прохладу и сырость.
Мыши на кухне ходили, что называется, пешком, пока мы не завели кота Сэма. Удобств не было - туалет в хозяйском дворе (нужно было выйти на улицу и войти в их ворота), слива тоже - из стены одиноко торчал кран.
Квартирка выглядела жутенько, поэтому переговоры с хозяевами начались с обсуждения проблемы ремонта. Мы, со своим годичным уже опытом (да и родители мои подсказали кое-что) при слове "ремонт" сказали так - ОК, ремонт мы делаем сами, но - материалы ваши и за первый месяц, включающий в себя ремонт, мы не платим. По рукам? Николаич и А.М. с таким хамством, видимо, столкнулись впервые, поэтому согласились. (Позже мы узнали, что перессказывая эти переговоры Алексеевне, А.М. сказала: "Солопановы вели себя вызывающе!"). В качестве дополнительных условий из уст Николаича прозвучало: "Ну, поможешь там иногда по хозяйству..." - имелся ввиду земельный участок-сад во дворе. Я не придал этому большого значения - и напрасно...
Отвлечемся немного от нас - где-то через год переехал и Серж, но не в общагу, а снова на частную - на паралелльную улицу Белинского, к хозяйке по имени Мария Михайловна. Досталась ему полуподвальная комната, она же кухня (газовая плита стояла прямо напротив кровати), в углу имелась раковина. Комната была на двоих. Я попал туда чуть ли не в день его переезда, дело было в конце лета. Осмотрев аппартаменты, я спросил Сержа - а как эта комната отапливается? Сержу это раньше в голову не приходило - а действительно, как? Батарей в комнате не имелось. На следующий день он задал этот вопрос хозяйке. Ответ был: "А батареи С ТОЙ СТОРОНЫ..." (то есть за стенкой тоже квартиранты, и вот у них-то радиаторы висят). "А еще можно духовкой обогреваться - зажигаешь газ, открываешь дверцу и греешься..." - добавила М.М. Еще у хозяйки была дача за городом, и помнится, она усиленно намекала, что неплохо бы двум здоровенным парням-квартирантам съездить со старушкой на "фазенду", помочь...
Я привожу эти похожие друг на друга примеры, чтобы показать, что отношения "хозяин-квартирант" имеют свои характерные особенности независимо от личностей людей, в эти отношения вступающих. То есть все эти жуткие, с точки зрения нормального человека, выходки - типа вскрывания писем и отопления жилья духовкой - не есть исключения из правил, не есть функция паршивого характера конкретного хозяина. Потому что примерам таким - несть числа, и скорее нормальные, деловые и уважительные отношения сторон при съеме-сдачи квартиры в России - исключение из грустных правил... Чтобы не увязать в рассуждениях, приведу цитату из собственной повести "Три дня Глеба Сухова" (хоть это и моветон - цитировать самого себя).
"- Дэн, но ведь это - не-нор-маль-но! - стукнул кулаком по столу Глеб. На столе звякнуло.
- Я тебе вот что скажу, - закуривая, сказал Димка, - в английском есть такое слово - privacy. Не спрашивай меня, как его перевести на русский - все варианты будут неудачны. И знаешь почему? В русском нет слова для этого понятия, потому что нет самого понятия. Privacy - это та граница вокруг тебя, которую никто и никогда не переступает, понимаешь? Privacy - это невскрытые письма, неперерытые вещи в комнате... Privacy - это то, чего у нас нет... Ты вот знаешь, например, что на Западе не принято спрашивать человека, сколько он зарабатывает? Это - неприлично, не-нор-маль-но! А у нас - нормально!"
Кот Сэм на Шевченко, 18.
Жизнь на квартире у Николаича началась с решения туалетного вопроса. На хозяйский двор через двое ворот не набегаешься, да и встречаться около скворешни ни с кем неохота, поэтому было принято разумное и традиционное для России решение - ведро в сенях. Через несколько лет я прочту где-то стишок, который поразит меня своей жизненной правдой:
Я люблю ходить в ведро,
Поднимать над ним бедро,
Писать, какать, а потом
Возвращаться в теплый дом...
Параллельно была разработана технология, которая помогала бороться с неприятными запахами - в ведро наливалась малая толика керосина, который образовывал пленку на поверхности и не пропускал запахи, да еще служил своеобразным консервантом, поскольку ведро выносилось раз в день, по темноте, дабы не позориться.
Итак, помои и нечистоты выносились в будку туалета во дворе - а что же бытовой мусор? В районах частного сектора Воронежа мусор утилизировался (полагаю, утилизируется так и по сей день) следующим образом: на стыке нескольких улиц выбирается место, куда в течение недели жители сносят как крупный мусор, так и свои ведра и бачки с чем придется, и все это стоит под открытым небом и ждет условного дня. В хозяйстве для этого используются специальные старые и дырявые ведра, которых не жалко, если украдут, но в советское время, как правило, не воровали. Раз в неделю на эту импровизированную свалку приезжает машина от муниципалитета. В этот же день и час жильцы обязаны прийти туда, чтобы забросить мусор в машину - в обязанности водителя входит только подогнать транспорт и открыть специальную дверцу сбоку контейнера. Многие хранят мусор у себя во дворах и несут его сразу к машине.
Надо сказать, что ни Алексеевна, ни Николаич услугами города по утилизации отходов не пользовались. Алексеевна поступала вообще до крайности оригинально. Поселившись у нее, мы первое время порывались помогать старушке в выносе мусора, она же упорно отказывалась, делая это сама. Мы долго не понимали, в чем дело, но в конце концов ситуация прояснилась. Сразу за забором участка Алексеевны начинался крутой обрыв вниз, и до следущего двора было довольно далеко и высоко. Догадливая старушка не утруждала себя походами за два квартала к машине - она просто сбрасывала мусор вниз. Он расползался по горе, в конце концов сыпался на чей-то двор, гнил и вонял по весне и в дождь, хозяева снизу ругались - но кому до этого дело... в таких случаях старушка прикидывалась глухой, как пень.
Николаич же, как серьезный и хозяйственный мужчина, мусор утилизировал научно - бумагу было велено сжигать в особом месте во дворе, а весь остальной мусор закапывался на участке. После заполнения яма засыпалась, на ней разбивались грядки, а в нетронутом месте копали следующую (я лично выкопал как минимум одну такую яму).
Надо сказать, что нам повезло, и период пользования ведром в сенях был весьма коротким - каких-то несколько месяцев. Как уже было сказано выше, на улице Шевченко в тот год обновили канализацию, и почти все хозяева заодно улучшили свои санитарные условия. Николаич и сам до этого имел на своей половине только воду со сливом. А в тот год, вскоре после нашего переезда к нему в мае месяце, он сильно потратился и провел к себе наверх канализацию, и к нам, жильцам, заодно. Проблемы было две - во-первых, элементарное отсутствие места для туалета. Во-вторых - как и в полуподвале Алексеевны, уровень пола, на котором предполагалось поставить унитаз, был ниже уровня коммуникаций. Тогда было принято командирское решение - унитаз водрузили на... кухне, рядом с плитой и раковиной. И встал он не на пол, а построили для него специальный постамент, обложенный кафельной плиткой, и на постаменте этом воздвиглось фаянсовое чудо с высоким, под самый потолок, бачком. Сидя на нем, ты действительно ощущал себя горным орлом на вершине Кавказа - вся кухня была открыта твоему взору, сбоку грела печка, на плите побулькивал обед... Это было счастье - ходить на унитаз, а не на ведро в холодные сени, и абсурдность самой ситуации - туалет на кухне - совершенно не портила нам праздника. Правда, бачок вскоре испортился и починке практически не подлежал, так как для того, чтобы просто в него залезть, нужно было бы разбирать вообще всю систему. Поэтому для смыва было заведено специальное ведро. А чтобы все-таки как-то отделить унитаз от кухни, на него клался большой квадраный кусок ДСП, и унитаз превращался в дополнительную поверхность - на него можно было ставить посуду во время мытья...
Мытье посуды... отдельная песня. Сейчас, тем более вне России, уже трудно себе представить, что когда-то не было ни специального жидкого мыла, ни мочалок для посуды, ни даже - в описываемых условиях! - горячей воды. А была просто тряпка -чаще всего старый носок или кусок майки, и коричневый кусок хозяйственного мыла. Чтобы все-таки отмывать жир, в посуду сразу после употребления наливали горячую воду из чайника. Желательно было бы и мыть сразу, но не всегда получалось - так хотя бы залить... Иногда, для оттирки сковородок и кастрюль, применялся старый полевой метод чистки песком.
У самого Николаича положение было не сильно лучше - и унитаз, и ванная встали тоже на кухне, и были отгорожены просто занавесочкой.
Теперь перейдем от быта к нашему главному достоянию - к людям. Кто же были наши новые хозяева? Николаич был весьма пожилым, лет эдак за семьдесят, человеком. Даже согбенный годами, опирающийся на палку, он оставался огромного роста (минимум на голову выше меня, а я и сам немаленький, 187 см). Обувь он носил размера пятьдесят-плюс, в его располневшей фигуре угадывалась утраченная гора мышц. За те несколько лет (с 1991 по 1994), что мы жили у него, он сильно сдал, но в начале нашего "романа" еще бодрился, ковырялся в огороде и саду, был полон планов. Меня он воспринимал как дармовую рабсилу - напомню, что одним из условий съема квартиры было - "ну, поможешь когда по хозяйству"...
Вручая мне ключ от квартиры, он сказал что-то вроде - у меня, дескать, копия остается, не волнуйтесь, если и зайду когда, ценного ничего не украду... вот ручку хорошую могу взять! - и залился скрежещущим смехом... Существовал он в отдельной комнате наверху, невероятно захламленной - из мебели там были кровать, большой письменный стол, холодильник и шкаф, все остальное пространство было заполнено неизвестно чем - два телевизора (работал из них только один), какие-то ящики, тряпье... Стол был завален папками с бумагами и общими тетрадями.
История жизни Николаича, восстановленная по его отрывочным рассказам, выглядит приблизительно так. Родился он вскоре после революции, и родители его прочили мальчику духовную карьеру - уже в детстве он принимал участие в службе в местном храме, помогая облачаться батюшке (уж не знаю, как сия должность называется). Однако репрессии против духовенства докатились и до провинциального Воронежа, и юному Николаичу (тогда еще просто Ване) пришлось пойти по мирской стезе - стал он, кажется, строителем. На фронте он не был, после войны вернулся в разрушенный Воронеж и заново отстроил родительский дом, при этом работая прорабом на стройках города, где основной рабочей силой были немецкие военнопленные. Из его рассказов у меня сложилось впечатление, что он был каким-то образом близок к чекистским структурам - по крайней мере, он упоминал свои дружеские отношения с каким-то большим чином НКВД в послевоенном Воронеже.
С женщинами отношения у Николаича складывались непросто - А.М. была у него то ли четвертой, то ли пятой официальной женой. По рассказам Алексеевны, с которой мы иногда общались, уже съехав от нее, Николаич в молодости был ревнив до ужаса и как-то гонял одну из своих жен по ночной улице в одном белье с криками "Убью!". Детей у него было немного - то ли один, то ли двое, кто-то из них жил в Воронеже, но практически не появлялся на Шевченко - помню только, как приходил разок внук - мускулистый подросток, который самозабвенно молотил боксерскую грушу в дедушкином дворе. В другом конце этого двора в это время я копал мусорную яму, и маразм данной ситуации весьма меня забавлял.
Постоянно в доме появлялся сын А.М., Володька, которого Николаич, можно сказать, вырастил. Сам он с непонятной мне гордостью говорил: "Раньше-то мы с Володькой как скандалили - аж на топорах рубились!". Володька держал на участке отчима гараж, в котором, как выяснилось позже, собирал из запчастей старые машины на продажу, делая таким образом свой гешефт. Отношения с Николаичем у него со времен рубки на топорах сильно не улучшились, насколько я понимал, и Володька в доме почти не появлялся - разве что мать проведать, и все время крутился в гараже. Мы его прозвали Углук - по имени одного из персонажей Толкиена (Углук, если кто не помнит, был одним из предводителей орков (гоблинов) - весьма гнусное создание).
Интеллигентом Николаича было назвать трудно, но сам себя он именовал "духовным человеком". В первую очередь он имел ввиду свой проснувшийся интерес к религии - по его словам, он писал какие-то письма в Епархию и вообще полагал, что его детство, проведенное при храме, как-то выделяет его из общей серой массы. Однажды он признался, что завал бумаг на его столе объясняется в частности тем, что он, читая газеты и просматривая телепрограммы, просто-напросто конспектирует все, что успевает запомнить. "Мне уже скоро восемьдесят, - говорил он, посмеиваясь, - и я должне все знать, даже про английскую королеву - во сколько она сегодня встала, пила ли чай...".
Кроме духовной жизни, Николаич был весьма увлечен жизнью материальной - его участок носил следы хоть и беспорядочной, но кипучей хозяйской деятельности - кроме классических грядок, яблонь и виноградных лоз на участке стоял летний домик, прямо в саду под открытым небом была оборудована самая настоящая барная стойка с высокими стульями, имелся даже некий самодельный фонтан, на моей памяти не работавший ни разу. Видно было, что в советские времена Николаич тащил все подряд и отовсюду - больше всего меня поразила крашеная серебрянкой городская урна для мусора, в которой росли цветы...
В адрес жены своей Николаич презрительно цедил: "Интеллигентка...", и на ее "половине", то есть в гостиной, появлялся только с целью пообедать. А.М. действительно была интеллигентная женщина, бывшая преподавательница музыки. Несмотря на свой немалый тогда уже возраст, она все еще давала частные уроки и играла сама, для тренировки, а по ночам иногда подрабатывала, где-то что-то сторожа.
После столь затянувшегося описания перейдем, собственно, к главному - какое вообще отношение имела ко мне вся эта чужая нелепая жизнь, неумолимо катящаяся к своему печальному закату? Мне-то казалось, что единственно нормальным положением вещей является то, что я снимаю жилплощадь, плачу за это деньги - и до свидания. Я не желал вникать в подробности духовной жизни Николаича и не собирался с ним откровенничать, и даже был готов вырыть яму-другую и вскопать пару грядок, лишь бы тезис Николаича "Мы с квартирантами - как одна семья!" - не стал былью. Я хотел жить своей жизнью в своей семье - но не стоит смеяться над моей наивностью, ведь мне тогда было всего двадцать лет...
Поначалу все было достаточно нормально - я появлялся у старика раз в месяц, вручая деньги, выслушивал его упреки на тему "чего не заходишь", если не удавалось отвертеться - получал какое-то необременительное задание по хозяйству, которое тут же и выполнял, после чего забывал о существовании "духовного человека" еще на месяц. Но даже в эти редкие встречи больше всего угнетала не обязанность что-то делать в чужом дворе, а та беспардонность,с которой Николаич считал себя вправе со мной общаться. "Ну-ка расскажи мне, Василий, - говорил он, - часто ты со своей женой ругаешься?". Я от таких вопросов просто "ехал" - во-первых, с женой мы тогда жили дружно и не ругались, но в любом случае - ему-то что за дело? "Да не ругаемся мы..." - мялся я. "Да? - вскидывал клочковатые брови старик. - Да не может быть! Вот до вас были жильцы, тоже семья молодая - он, бывало, ко мне частенько захаживал, милиционером он работает, ага... так вот он прямо все рассказывал, как он там со своей скандалит... А ты чего-то крутишь тут мне...".
На Шевченко, 18. 1993 год.
Иногда он спрашивал, хитро прищурившись: "А вот скажи мне, какую вам, например, стипендию в вашем университете платят?" Или - "Ну-ка, запиши мне на бумажке, на какой ты кафедре учишься, кто твой руководитель - я ведь должен такие вещи знать?". И писал ведь - а куда денешься?
Надворные работы я выполнял без особого рвения, хотя Николаич все стремился произвести меня в "начальники участка", как он сам выражался. Порой, все же затащив меня для вскапывания грядок и тому подобных работ, Николаич сидел рядом на переносной скамеечке и журил: "Без души ты, Василий, работаешь, без души...".
Инфляция в те годы шагала семимильными шагами, цены на все росли чуть ли не ежемесячно, а уж ежеквартально - точно. Так же примерно вела себя и плата за квартиру. Справедливости ради надо отметить, что в смысле цен Николаич не зверствовал, но поражал он меня другим - на полном серьезе он говорил мне - вот, дескать, все дорожает, цены растут... ты бы поспрашивал у соседей, кто сколько платит, а то и вашу плату уже менять пора... То есть, надо полагать, старик тем самым выказывал мне доверие - типа, "и денег, и белья, и дел моих рачитель". Он просто не понимал сам, что говорит - предлагал мне, студенту, живущему на скудную стипендию и на зарплату дворника, хлопотать об увеличении СОБСТВЕННОЙ платы за жилье...
Кстати, о дворнике. Наверное, это тема для отдельной статьи, но упомяну вкратце - с началом жизни у Николаича я устроился работать дворником во двор жилого дома, находившегося рядом и с нашим теперешним жильем, и с универом. Это было удобно - я вставал около шести утра, шел на участок, прибирался там, как получится, в начале восьмого возвращался домой, мылся в кухонной раковине по пояс - опять же как придется, завтракал и к восьми был уже в универе. Иногда работал и по вечерам, после учебы. Фишка была в том, что в этом доме находился гастроном, куда постоянно ходили А.М. и Алексеевна - а от них моя подработка тщательным образом скрывалась. Рассуждал я просто - видя мои дополнительные доходы, хозяин потребует от них свою долю в виде увеличения квартплаты, а так можно было косить на скудость студенческой стипендии (зарплата дворника, кстати, тогда примерно равнялась этой самой стипендии, не больше, но кто бы стал разбираться?). В мои обязанности входила уборка тротуара перед самым крыльцом гастронома, и работая там, я всегда был предельно внимателен - если на горизонте появлялась грузная фигура А.М. или маячила щуплая Алексеевна - я шустро нырял в подворотню и там пережидал...
Время шло, и здоровье как Николаича, так и А.М., ухудшалось. Старик уже практически совсем не мог работать в саду, а для А.М. стали тяжелы походы по магазинам, да и времена на дворе стояли - начало девяностых, пустые полки гастрономов пугали призраком самого настоящего голода, и даже получить свою норму по талонам было очень непросто - воронежские старики говаривали, что даже в войну, с карточками, было легче. Это было время, когда я в подарок на свой двадцатый день рождения получил, в частности, несколько банок рыбных консервов (минтай в масле) и был счастлив...
Такие же веселенькие талончики питали и нас, воронежцев, в начале девяностых годов ХХ века. (Данные образцы предоставлены Курасовой Светланой, проживавшей в те времена в г. Кемерово)
Почему-то в особую проблему превратился сахар - его продавали не просто по талонам, но еще и в определенных магазинах, по месту жительства. Практически это выглядело так - в ближайшем к нам гастрономе были заведены гроссбухи со списками всех прикрепленных, с их паспортными данными, и нужно было прийти с лентой талонов и с паспортом, против твоей фамилии ставили галочку, ты расписывался - и тогда получал свою месячную норму. Теоретически предполагалось, что каждый должен приходить сам, но практически позволялось прийти одному члену семьи, показать паспорта и взять на всех, прописанных по данному адресу.
Старики-хозяева уже несколько раз повышали квартплату, но деньги в те времена всех проблем не решали - да и какие там деньги, даже по максимуму, можно было взять за сырой полуподвал?.. И тогда Николаич сделал ход конем - в один совсем не прекрасный месяц нам было объявлено, что мы, увы, не оправдали их надежд - от меня помощи немного, жена моя вообще имеет наглость к хозяевам носа не казать - так что съезжайте, товарищи дорогие. Честно говоря, я растерялся. Съезжать нам было некуда - в округе никто не хотел сдавать квартиру молодой семье (причины описаны выше), у моих родителей в их небольшой квартирке места не было (то есть... если очень захотеть... исходя из того, что и на меньшей площади живали по три поколения... но это была бы уже не жизнь, так что такой вариант мы и не рассматривали), а мы на тот момент еще даже дипломов не получили... Но Николаич не стал нас долго томить - когда он увидел, что "клиент дозрел", то выставил новые условия - конечно, можно вас оставить, но... плату немножко повысим - но это ладно, это дело житейское... Но помогать вы нам будете уже по-серьезному. Раза два в неделю минимум - зайти, спросить, надо ли что сделать, по необходимости сходить за покупками - вы же понимаете, за стариками надо ухаживать... Помню, как я стоял в дверях Николаичевой комнаты, он не без удовольствия описывал детали нашего нового "договора", рядом стояла, согласно кивая, А.М., а проходивший мимо Углук подыграл - "Соглашайся, соглашайся...". Никто никого не заставлял, разумеется, все на все соглашались сами - также и я тогда добровольно подписался на рабство, на роль прислужника, да еще и платил за это...
Во всем мире это называется - шантаж. В нашем случае это никак не называлось...
Так прошел год, мы закончили универ, получили дипломы. Жена стала работать учительницей биологии в школе, я, спасаясь от армии, протиснулся в дневную аспирантуру. По логике российской жизни пора было обзаводиться потомством, но представить себе, что ребенок из роддома попадает в сырой подвал усадьбы Николаича - это было слишком даже для моего, ко многому привыкшего, воображения. Кроме того, старики сдавали на глазах, и было понятно, что если им потребуется сиделка в прямом смысле этого слова, то эта роль достанется нам, и никому другому. Мы решили съезжать, и нам повезло - нашлась все же квартирка... Впрочем, с этого мы начнем следующую главу, поскольку изменится все - с "низов" мы переберемся в город, полуподвал сменим на ЗГТ (вы не знаете, читатель, что такое ЗГТ и ОГТ? Слушайте меня на здесь, и я вам таки да расскажу...). Но сначала - закончим историю Николаича, раз он уж так вольготно расположился на этих страницах.
Конец его был поистине ужасен. После нас к нему вселилась очередная молодая пара - все на тех же кабальных условиях, так что в этом смысле он ничего не потерял. Но сам Николаич становился все хуже и хуже, и не только физически, но и "на голову". Неизвестно, сколько бы он еще продержался, но, как выразился его сосед Миша, рассказавший мне эту историю - "старика жадность погубила". Летом 1995 года Николаич нашел в своем холодильнике пасхальное яичко (!!!) - и съел его. Яйцо, пролежавшее с апреля месяца, стало, конечно, ядовитым. Николаич умирал мучительно, в течение нескольких дней, из-под него текло, и ходила за ним, конечно же, сменившая нас жиличка. Никому не пожелаешь такого страшного и позорного конца. Прости, Г-споди, Николаича-грешника...
А.М. пережила мужа лет примерно на шесть - племянница моей (теперь уже бывшей) жены, будучи студенткой музучилища, в конце 90-х тоже мыкалась по Воронежу в поисках жилья, и судьба на каком-то этапе привела ее к А.М. - правда, поселилась она в другую сдаваемую квартиру, наверху. А.М. как хозяйка была добра и даже занималась с девушкой музыкой. Где-то в районе 2000 года А.М. скончалась, и последнее, что я знаю о доме Николаича - это то, что он то ли разрушен, то ли коренным образом перестроен. Наверное, Углук стал новым владельцем, а может - все продано в чужие руки, и даже памяти не осталось от долгой жизни...
И под самый конец главы хочется отвлечься от собственной биографии и поговорить о других. Кстати, эпизод, который я хочу упомянуть, тоже вписывается в историю семьи. В доперестроечной еще России существовала такая форма решения жилищного вопроса, как юридическое оформление ухода за одиноким стариком с правом бесплатного проживания в его квартире, а позже, после его смерти - официального наследования квартиры. Я слышал, что такие сделки заключаются и сейчас (я не имею ввиду случаи откровенного жульничества и криминала). Так вот, где-то в начале-середине девяностых одна моя не очень дальняя родственница
